Ангарский говорок Внучка приехала БАБУШКА Александpa последнее время все больше находилась в постели. Она давно уже разменяла девятый десяток, и годы стали брать верх. Но когда в доме появлялись дальние и дорогие гости, непременно вставала и оказывала им посильное внимание. Очередным таким поводом послужил приезд на каникулы студентки-правнучки из города. Сели за стол. — Угощайся, бабуля! — пододвинула девушка к старухе вазу. — Грейпфруты это. — Они навроде кого? — На апельсины похожи. Помнишь, в прошлый раз привозила? — Как не помню... Всего насеял на земле для человека господь-батюшка... И дивно стоит эта фрукта? — Не-е, два рубля килограмм, — Дар—не купля,— осуждающе покачала головой старуха. — И чем только не выманивают у людей копейку, Ничего, скусны... И зубов не требуют. А вот у нас пошто не родятся.., Старуха молча и придирчиво стала ощупывать взглядом городской наряд правнучки. — Экая ты у нас краля, Таньча! Вся звон-звоном. Потом заинтересовалась ярким, красивым пальто на вешалке. — Да-a, в такой лопотине не спихнут с дороги. Сколько отломила за этот форц? — Двести, кажется. — Две сотни отдала! — ужаснулась долгожительница. — Ума нету. Это в ранешнее время сколь бы куфаек вышло!
ПРОМАШКА НАЗОВЕМ его Федотом Анисимовичем Карнауховым. В недавнем прошлом — это один из первых охотников в районе. «Сколько медведей положил на своем веку?» «У меня никогда не было моды считать их». Из-за немногословности собеседника разговор в этом направлении может развиться не дальше одного случая. Зато какого! — Лет тридцать назад дело было. Поселок наш тогда только застраивался. Кругом тайга. Раз ночью слышу, собачонки залаяли. Да так яро, что я за ружье — и на улицу. Гляжу, медведь с горы на заднице едет. Норовит остановиться, тормозит лапами, да где там — круча! Так прямо к моей избе и пожаловал. Ну, тут собаки тошней того в оборот его взяли. Стрелять надо! А ружье-то, как на грех,дробью заряжено. Я домой. Туда, сюда — ни одного жакана. Дак я что, товарищ, сделал? Разжег печку, расплавил свинец, отлил пулю, вышел и убил его. У дома-то красота охотиться! Да не всегда такой фарт... Если это — сказка, то сотворил ее мастер. Спиртного Федот Анисимович не чурается, но соблюдает по отношению к нему почтительную дистанцию, памятуя, видимо, поговорку «Не родилось молодца, чтобы победить винца». Поэтому так удручающе подействовала на него неожиданная промашка. Раз какое-то семейное застолье оставило о себе память довольно красноречивой отметиной на лбу хозяина. — Понимаешь, товарищ, какое дело, — решил открыться мне старик по-соседски. — Собрался я вчера после гостей печку растопить — и вот на тебе: об клюку нос сбуровил. До самой косицы раскроил. Как бороной проехал, прости господи. В лавке стыдно показаться, пришлось доброго человека послать... Вроде разрешил-то себе меру — и такой оборот. А может, я тут не при чем, сама клюка на меня наячилась,— плутовато сощурил глаза таежник. Я охотно поддержал его версию: — Скорее всего, так оно и было, Федот Анисимович, любая клюка — с норовом. Уж очень Заковыристая у них конфигурация. — Тогда сегодня же благословлю ее на помойку, — решительно заявил хозяин. — Не согласен я, чтобы какая-то клюка над моей человеческой личностью изгаля- лась.
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ — Ты откуль, Павлик, ни свет, ни заря? — Из вытрезвителя, тетка Марья! — ухарски гаркнул расхристанного вида парень. — Из кутузки, что ли?! — опешила соседка. — Так точно! Из нее. — Тебя какие ветры туда завеяли? Вчера законопатили по заявлению моей Зинаиды свет Ивановны. — За какие такие подвиги, воитель? — Да я на нее с матюком, а она — с утюгом. Пришлось укорот ей сделать. — Андели-хранители! А все через рюмку,.. Дома бабка прямо с порога изложила взволнованной скороговоркой эту криминальную историю своему старику Филиппу Егоровичу. Тот осуждающе покачал головой. Хмыкнул. Зря Пашка иванитца. Раз Нельзя нынче по закону бабу мичкать — не переступай черту. Как говорится, пересоли, да выхлебай. Мне сват в прошлом годе сказывал. Есть там у них тоже один архаровец. Напроход в милиции ночевал через жену. И вот как-то после получки его снова утараканили туда. А утром штраф — и взашей. Тут наш ухарь вдруг объявляет начальнику: «Последний раз побывал у вас на постое». Озарение, значит, нашло на человека. И точно. Как бабка нашептала. И хоть от вина не отступился, на жену с того дня ни разу не напорхнул с кулаками. Если шары зальет через край, схватит топор — и ну чурки крошить в ограде. Загодя самые комли-свалья запасает для этого. Тешится, пока не остынет. А то ишо разбежится — и головой об печку. Аж кирпичи выскакивают. Гоже помогает, говорит. Вино нервы торчком ставит, а от сотрясения они как бы никнут. Мягше делаются. На-вроде кудели. -— И не боится, что последний ум вытряхнет? Ведь не дятел, — изумилась старуха. — Заверят, что никакой опаски. Все дело, мол, в тренировке. Он даже свату предлагал попробовать... — Святая молитва! До каких пор человек с вина одичать может. — А я, мать, кажись, ни разу не прикладывал на тебя руку. Хоть бы благодарность объявила, — пошутил вдруг старик. — Грех жаловаться, Филя. — Голос старухи слегка дрогнул. — Я за тобой как в саду прожила. За всю жизнь пока раз и обидел. Помнишь, до войны ишо было. На рыбалку с тобой собрались. Я как-то неловко оттолкнула лодку от берега, а ты возьми и достань меня кормовым веслом меж крыльцев. Уж так бедко мне стало! Старик сконфуженно заморгал. — Это я, наверно, того.,, паута хотел на тебе захлестнуть... Сама знаешь, сколь овода тогда было... — Да я к слову. Может, и правда, в паута целил или в комара, — легко согласилась жена. — Побегу, однако, попеняю хорошенько Пашке-то. А то как бы опять у них дело до утюга не дошло... — Не вздумай про печь присоветовать! — крикнул вдогонку старик. — Ишо свихнет мозги. Ему ведь немного надо-то... П. УСОЛЬЦЕВ.
|